Парни пьют мочу женщин

Урофилия

Материал из S Class Wiki

Урофилия‏‎ (также «золотой дождь», англ. «urolagnia») — сексуальное расстройство, при котором сексуальное удовольствие ассоциируется с желанием осуществить акт мочеиспускания на полового партнера, или с актом мочеиспускания полового партнера на урофила. Урофилия может встречаться в лиц обоих полов.

Особенности урофилии

При урофилии возможно осуществление акта мочеиспускания на тело партнера или в область ротовой полости (удовольствие от употребления мочи именуется урофагией). Другие вариации урофилии включают возбуждение от процесса мочеиспускания, или от наблюдения за тем, как другой человек мочится в штаны, нижнее белье или в кровать.

Определенные формы урофилии заключаются в возникновении сексуального возбуждения от запаха мочи, исходящего от пропитанной ею одежды или частей тела. В некоторых лиц урофилия может сочетаться с фетишистской страстью к подгузникам и/или с парафилическим инфантилизмом. Иногда урофилы могут возбуждаться от полного мочевого пузыря и позывов к мочеиспусканию или испытывать сексуальное влечение к лицу, которое испытывает боль или дискомфорт в мочевом пузыре (т.е. проявляются садомазохистские наклонности). В некоторых случаях урофилия комбинируется с особенной техникой мастурбации — введением в мочеиспускательный канал (уретру) посторонних предметов с целью сексуальной стимуляции.

Разновидности урофилии

Существуют следующие разновидности урофилии:

• смачивание одежды мочой — вид урофилии, который заключается в возникновении сексуального возбуждения от смачивания мочой собственной одежды (существуют также предпочтения в отношении типа одежды) или от наблюдения за другим лицом, совершающим подобные действия. Обычно урофил предпочитает мочиться таким образом, чтобы моча стекала по его ногам (или другим участкам тела) и впитывалась в кожу. Моча, стекающая по телу, вызывает приятные расслабляющие ощущения. Некоторые особи возбуждаются, рассказывая другим лицам о том, как они потеряли контроль и мочились в одежду;
• урофилия при эксгибиционизме — сексуальное возбуждение от смачивания себя мочой перед другими лицами. Практикующие данный вид урофилии осуществляют указанные действия в общественных местах, таких как торговый центр или парк. Некоторые урофилы намеренно создают ситуации, при которых третьи лица могут увидеть их мокрую одежду;
• мочеиспускание в область ротовой полости (human urinal) — тип урофилии, который используется в БДСМ-практике, чтобы «наказать» или же «наградить» партнера. Обычно женщине (сабмиссиву) строго запрещается размещать половые губы непосредственно над телом доминанта, поэтому она разбрызгивает мочу на его лицо, волосы и тело. Другой способ (касается мужчин-доминантов) заключается в помещении головки полового члена в рот женщины, при этом последняя пьет мочу при мочеиспускании;
• омораси (omorashi) — вид урофилии, распространенный преимущественно в Японии, заключается в наполнении мочой мочевого пузыря полностью, пока не начнутся выраженные позывы к мочеиспусканию, или в наблюдении за другим человеком, который имеет настоятельную необходимость помочиться. Данный тип урофилии, как правило, имеет свои корни в детских воспоминаниях о позывах к мочеиспусканию и наблюдениях за другими детьми. Сексуальное возбуждение может возникнуть при виде характерных движений тела или выражения лица человека, задерживающего мочу в организме. Иногда оно усиливается когда другой человек говорит о необходимости помочиться;
• пуссинг (pussing) — деятельность сговорившейся пары, при которой мужчина-партнер наблюдает за женщиной, которая мочится в общественном месте, как правило, в туалете кафе, ресторана, театра, офиса, клуба и т.п. При этом женщина должна оставаться незамеченной третьими лицами. Стратегии и тактики, которые используются для проникновения одного из партнеров в туалет и из него втайне от других лиц столь же важны, или почти так же важны, как и само мочеиспускание. Эта форма урофилии может осуществляться сама по себе или в качестве прелюдии к половому акту;
• урофилия при вуайеризме — тайное наблюдение за другим человеком, который мочится, или видеосъемка при помощи скрытой камеры. Такие урофилы-вуайеристы могут скрываться в местах, в которых люди обычно осуществляют акты мочеиспускания;
• другие виды урофилии — мочеиспускание в анус, во влагалище, на частные автомобили, с высокого здания на головы прохожих.

Распространенность урофилии

Исследовательница Дженнифер Ева Рехор из Университета Сан-Франциско указывает, что данные об отклонениях сексуального поведения, как правило, не дают полного представления о распространенности этих патологий, поскольку собираются по уголовным и клиническим случаям. Поведение, которое не фигурирует ни в уголовном судопроизводстве, ни в клинических исследованиях (например, потому, что лица с перверсиями обычно не обращаются за профессиональной помощью) остается неизвестным. Рехор опросила 1764 лиц женского пола касаемо сексуальных отклонений в 2010-2011 годах и получила 1580 ответов. Урофилия встречалась относительно нечасто — 36,52 процента респондентов указали о том, что они осуществляли акты урофилии, или же такие акты осуществлялись по отношению к ним.

Вопросы безопасности при урофилии

В отличие от других парафилий, таких как копрофагия, урофилия обычно считается безвредной, поскольку моча здоровых людей стерильна. Тем не менее, существует небольшой риск заражения в случае бактериальной инфекции мочеиспускательного канала. Также могут наблюдаться побочные эффекты, такие как высыпание на кожном покрове у лиц с гиперчувствительностью к моче. Лица, практикующие акты урофилии, должны соблюдать осторожность и не пить мочу, если один из партнеров или оба принимают витаминные и минеральные добавки или медикаментозные препараты, поскольку многие из них выводятся вместе с мочой.

СУЩЕСТВУЮТ ПРОТИВОПОКАЗАНИЯ, НЕОБХОДИМА КОНСУЛЬТАЦИЯ СПЕЦИАЛИСТА!

Источник

Без названия — Буду рабом пить женскую мочу. История одной зэчки

Буду рабом пить женскую мочу. История одной зэчки

Запись от священник Константин Пархоменко размещена 26.09.2011 в 00:14

История одной зэчки

Так называется книга, которую я недавно прочитал. Все о том же, о том страшном времени, когда над огромной и прекрасной страной был поставлен чудовищный эксперимент: она была превращена в тоталитарное рабовладельческое государство…

Автор книги рассказывает о себе, о том, как восемнадцатилетней девушкой она была дико и несправедливо осуждена (правда, на «детский» срок — 7 лет), загнана в вагон и отправлена в Воркуту.

Про подобное мы читали много. И Солженицына, и Шаламова. Здесь — взгляд женщины из-за колючей проволоки женской зоны. Это другое, но не менее страшное. Простить такое… может быть, но забывать нельзя.

Приведу лишь два небольших фрагмента из семисотстраничного тома.

…

Вечером всех по очереди сводили в уборную и выдали кусок хлеба и по половинке ржавой селедки, потом из жбана — по кружке рыжевато-мутной бурды — «чай».

— Не ешь селедку, пить захочешь, до утра воды ни за что не дадут, — посоветовала та, что помоложе…

На нижней лавке, где-то под сплошняком, не переставая ни на минуту, надсадно заливался скрипучим плачем ребенок. Надя свесилась вниз посмотреть на жильцов нижнего этажа. Совсем еще юная женщина, повязанная по-деревенски платочком, подняла на Надю темные глаза, обведенные черными кругами. На руках она держала крохотного ребенка и совала ему в ротик свою грудь. Малыш вертел головой и сердито скрипел.

— Ну, буде, буде, сынку, спи, спи…

На другой, через проход, лавке лежала с головой укрытая фигура.

«Точно покойник, зачем она так укрылась?» — подумала Надя и улеглась на свое место.

Положив голову на свой мешок, она задремала. Сквозь сон слышала, как звякнули буфера, и тихо, словно стесняясь своего груза, состав тронулся.

— Куда нас теперь? — тихонько спросила она Мери.

— Ты что же, не знаешь куда? — подала голос Мери.

— В Горький, на пересылку, оттуда во все стороны, кому куда. — И сердито добавила:

— Кончай болтать, спать надо. Эй, там, внизу, угомони ребенка!

Надя вытянула ноги и опять попыталась заснуть. Скверные, тяжелые мысли тотчас полезли в голову. «Зачем я еду? К чему напросилась к черту на кулички!» «Иди-отка, иди-от-ка», — отстукивали мерно колеса.

— Верно, верно, иди-отка, — в такт колесам повторила она и заснула, точно провалилась в бездну. Но, как ей показалось, тотчас проснулась от громкой перебранки.

— Заткни ему пасть, что он вопит, не переставая, день и ночь, спать никому не дает! — яростно кричала Мери.

— Сейчас я ему сама рот заткну, — гудела Носатая.

Надя свесилась вниз:

— Чего он все время плачет?

— Исти хочет! — горестно прошептала женщина.

— Так покорми его!

— Не маю молока, во, дивись! — И она сунула ему обвислую, тощую грудь с большим, как палец, коричневым соском.

Ребенок разинул беззубый рот и пронзительно закричал.

— Заткни его, иль я его придушу, падла! — бесновалась Мери.

— Сука бандеровская, придуши своего ублюдка, все едино сдохнет! — вторила Носатая.

В обе стенки застучали разбуженные зэчки. Густой мат повис в воздухе.

— Що вы, громадяне, хиба ж я виновата, колы не маю молока, — испуганно оправдывалась женщина.

— Молока нема? — завопили из других клеток. — Ты о чем думала, морда твоя бандеровская, когда ноги растопыривала? Молоко было и сало было?!

— Придушите его там, да и дело с концом.

— Господь с вами, опомнитесь, люди! Побойтесь гнева Господня! Или озверели вы совсем? Креста на вас нет, — впервые подала голос нижняя полка, молчавшая до сих пор. — В чем виновато несчастное дитя?

— Спать не дает! Мы вторые сутки маемся, — раздалось отовсюду.

— Ты, баптистка, Христова невеста, и на камнях с боем барабанным уснешь, а мы не можем!

— Стойте, постойте! — закричала Надя. — Сейчас мы его накормим! — Она вспомнила, что в ее мешке на дне давно болтается банка сгущенного молока из самой первой передачи от тети Мани. — Вот! — обрадовалась она, вытаскивая банку. — Сейчас он поест и уснет.

— Храни тебя Господь, добрая душа! — пробормотала баптистка и опять укрылась с головой.

— А чем открыть? Нечем!

— Зови вертухая, пусть откроет, — приказала Мери. — Будите его!

— Не станет открывать, не положено нам железные банки — засомневалась Носатая.

— Давай зови! Перельет в кружку, — горячилась Мери и забарабанила ногой по решетке. В соседних купе-клетках тоже завозились, загорланили:

— Дежурный, эй, конвой!

— Будет спать, зэки разбежались!

По коридору, громко топая сапогами, примчался надзиратель:

— Что еще за крики? А ну, смолкните! В чем дело?

— Гражданин начальник, ребеночек у нас с голоду помирает, — жалобно, словно не она только что вопила как одержимая, проговорила Мери. — Крошка совсем, а у матери молока нет, — добавила она и сокрушенно вздохнула, сморщив лобик.

— А я что? У меня таких приспособлениев нет! — развел руками конвоир.

— Вы банку со сгущенкой нам откройте, а мы его сами покормим.

— Жестянку? Не положено!

— А вы ее в кружку перелейте да кипяточку добавьте, чтоб не слишком сладко да тепленькое было.

— Не положено! — мотнул головой вертухай, но все же дверь открыл и взял банку.

Из клеток послышались оживленные голоса.

— Сейчас принесет, погоди, натрескаешься, будешь толстенький, скорее лопнешь! — пошутила Мери и дотянулась до низу рукой потрогать пальцем крохотный носик на красном, сморщенном личике.

— Ишь надрывается, и откуда сила берется.

— Сама дивлюсь, другий день крохи не ив, — с отчаянием покачав головой, прошептала мать.

Минут через десяток вернулся конвоир с алюминиевой кружкой, от которой валил пар.

Мери с ловкостью обезьяны соскочила вниз и схватила кружку.

— О! Горячее! — обжигая пальцы, воскликнула она. — Спасибо, гражданин начальник!

— Спасибо! — нестройным хором раздалось из клеток по коридору.

— Надо попробовать, не горячее ли, руку жжет, — сказала Мери и отхлебнула глоток. Радостное выражение ее лица вдруг сменилось недоумением. Она сделала еще глоток, и лицо ее исказилось гневом.

— Что это? — закричала она на весь вагон. — Это вовсе не молоко — попробуй! — протянула она кружку Наде.

— Горячая вода, забеленная молоком, как после мытья молочного бидона, — объявила во всеуслышание Надя.

Больше проверки не требовалось.

— Эх, гад! Вот гад! Слышите все? У голодного ребенка молоко схавал!

Какие только не посыпались проклятья в его адрес! Весь гнев, всю злобу и затаенную обиду на охрану, вынашиваемую скрыто, в душе, выплеснули в ярости зэчки. Чего только не пожелали ему! Сгнить от сифилиса, утонуть в нужнике, захлебнуться собственной мочой, подавиться своим дерьмом и еще много подобных пожеланий, каких самая лихая фантазия не придумает. «Удивительный этот уголовный мир! Только что готовы были удушить дитя, чтоб не мешал спокойно отдохнуть, и тут же весь гнев обрушили на такого же жулика, как они сами», — подумала Надя, наблюдая, как бесновались ее соседки. Взбудоражился весь вагон. Требовали начальника конвоя. Стучали кулаками и ногами, сотрясая двери и стены.

Наконец появился лейтенант — начальник конвоя:

— В чем дело, почему ночью шум? Кто меня требовал?

— Мы, мы! — закричала Мери и, возмущенно размахивая руками, объяснила причину.

— Откуда банка? — скосив глаза в сторону, не глядя на нее, спросил он.

— Моя это банка, — поспешно вмешалась Надя.

— Фамилия, статья, срок? — как заведенный, выпалил лейтенант.

Надя ответила.

— Где проходили обыск? Почему не изъята? Кто разрешил?

— Нас нигде не обыскивали.

— Воров не обыскивают, они свои! — крикнули из соседних клеток.

— Разговоры! — повысил голос лейтенант и приказал подошедшему в этот момент конвоиру: — Позови Капустина.

Едва завидев виновника переполоха, женщины пришли в неистовство.

— Он, он сожрал молоко у голодного ребенка!

— Молчать всем! — натужно гаркнул лейтенант, покрываясь багровой краской.

— Старшина, вы брали у заключенных банку?

— Не брал, товарищ лейтенант.

— Как не брал? Брал, взял, сожрал, схавал! — завопили из-за решеток.

— Ступайте, старшина, — скомандовал начальник.

Конвоир повернулся на каблуках, тявкнул:

— Слушаюсь! — и поспешил по коридору под улюлюканье зэчек.

— Врет он, врет, сожрал, мы жаловаться будем, писать Вышинскому, — не унималась Мери.

— Молчать! Я вам пропишу жалобу в небесную канцелярию! — рявкнул лейтенант и обратился к матери: — Что с ребенком?

В общем гомоне никто не заметил, что ребенок затих — не пищит больше.

— Молока у мени нема, а вин исти хоче.

Она осторожно положила рядом с собой на скамью маленький сверток и приоткрыла рваное, из разноцветных лоскутков одеяльце, желая показать, как исхудало дитя на соске из черного хлеба. Маленькая головка, покрытая редким пушком, на нитяной шейке покатилась набок, и лейтенант увидел судорожно разинутый ротик и остекленелые глазки.

— Боженька мий! Сынку, сынку, он вмер! А-а! — свалилась мешком в проход несчастная женщина, заламывая руки.

Лейтенант с перепуганным лицом отпрянул от дверей и бросился прочь.

— Слава Божественному, отмучился, ангелочек, — перекрестилась Христова невеста.

— Звери, хуже зверей, — всхлипнула Мери.

— О-и, батенька ридный! — каталась по полу мать.

— Не вой, — сказала Носатая, — тебе же лучше, все равно заберут в приют, и не увидишь его, что есть — что нет. Срок-то у тебя четвертак! На всю катушку огребла!

Надя, как привороженная, не могла оторвать глаз от скрюченного трупика.

Четвертак! Это двадцать пять лет, больше, чем я прожила на свете. Что надо было натворить, чтобы получить срок, равный трети человеческой жизни? Убить? Ограбить? Но за это больше десяти не давали. Взорвать склад с горючим? Что? И как можно не пощадить женщину-мать, уморить ребенка?

На очередной остановке за женщиной пришли лейтенант и двое конвоиров. Один из них брезгливо, одной рукой, подхватил грязно-рваный сверток и понес, отставляя его подальше от себя, как нечистоту.

…

Навстречу им по дорожке от вахты быстрыми шагами шли трое: офицер с двумя сержантами. Офицер нес в руке пачку бумаг и, поравнявшись, строго окинул их взглядом, но ничего не сказал.

— Куда это они намылились с формулярами? — Лысая остановилась. — Давай позекаем…

Вертухаи прошли в один из последних бараков.

— Ни фига интересного, пойдем, у меня уже ноги околели.

Постояв еще немного, они уже повернули было к себе в барак, но тут же замерли. Из барака, куда только что нырнули охранники, раздались душераздирающие вопли.

— Что это? Что это? — Надя вцепилась со страху в руку Лысой.

И в самом деле, если аккуратно примоститься между пирамидами замерзшего до полуметровой высоты дерьма, в выдранную заднюю доску можно было наблюдать за происходящими событиями.

Было видно, как из дверей барака гуськом, по одной, вышли четыре женщины с маленькими детьми на руках, кроме того, каждая несла по небольшому узелку, и все нестерпимо выли, кричали, плакали и сыпали проклятия, непонятно в чей адрес. От испуга, наверное, дети тоже надсадно орали.

— А… вот что! Это у мамок детей забирают — вот они и бесятся! — догадалась Лысая.

— Зачем?

— Зачем? Так надо! Побыли до года с мамашами, а теперь их в детприют. Хватит! Погужевались, теперь и вкалывать пора, — не без злорадства заключила Лысая.

Из барака в распахнутом бушлате выскочила Тоська. На ходу застегивая пуговицы, по дороге заскочила в уборную.

— Чего по зоне болтаетесь! А ну марш в барак!

— Что же, теперь и на двор сходить нельзя? — попробовала возразить Надя.

— Не знаю! — не своим голосом прошептала Лысая.

— Давай притыримся в сортир, оттуда видно будет и нас не прогонят, если что, скажем, по надобностям

— Пошла ты!.. — матерно ругнулась ей вслед Лысая.

Но Тоська уже была у вахты, рывком дернула дверь, и на секунду в проеме можно было видеть, что там, по ту, свободную, сторону вахты, стоит автобус с шофером, а около открытой двери — две женщины в белых халатах и вертухай. Туда же, на вахту, завели гуртом женщин с детьми и захлопнули дверь. Некоторое время ничего не было видно, только раздавались крики женщин и перебранка грубых мужских голосов.

— Пойдем! — дернула Надя за рукав Лысую. — Уже все…

— Не-е, смотри дальше, только начинается! Гляди!

Дверь вахты открылась, и одна из женщин с порога свалилась прямо в снег и с воем стала колотиться головой о ступени.

— Она убьется насмерть! — вскрикнула Надя.

— Молчи, придурочная! Ничего ей не будет! — злобно прошипела Лысая. — Смотри лучше!

С вахты выскочила Тоська и пнула женщину валенком в бок, затем подняла ее и, бранясь по-матерному, погнала в барак. — Гляди, Хряк бежит!

Тем временем вторая прямиком от двери кинулась к предзоннику и уцепилась руками за проволоку.

Хряк одним прыжком схватил ее за шиворот и бросил в сугроб, как пустой мешок. Но женщина тут же снова поднялась и кинулась на проволоку. В ярком освещении прожекторов Надя увидела на миг ее лицо, искаженное не то страданием, не то гневом. Платок сбился у нее с головы, и космы спиралями рассыпались по плечам. Но и в таком виде она показалась Наде молодой и привлекательной. Хряк, теперь уже вдвоем с Тоськой, старался отцепить ее от проволоки, при этом комендант одной рукой нещадно молотил несчастную по спине и голове. Вертухай с вышки выстрелил в воздух, и Тоська с Хряком отскочили. . — А, гадье, испугались! — злобно пробормотала Лысая.

Однако женщина не только не испугалась, а, как раз наоборот, истошно закричала вертухаю:

— Убей, убей меня, Христа ради! — и что было силы затрясла проволоку.

С вахты выскочил офицер и, полный ярости, что-то приказал Хряку. Хряк и Тоська бросились с остервенением отдирать от ограждения женщину.

В уборную заскочила молодая девушка и тоже припала к щели, интересно ведь.

— Во, сука, упорная! Забьют ведь до смерти! — без тени сочувствия воскликнула она.

Но видно, что силы оставили беднягу, и Хряку удалось оторвать ее скрюченные пальцы от проволоки предзонника. Тоська, подхватив под руку, поволокла по зоне.

— Глянь, в кровь руки разодрала, чума болотная! — сказала Лысая.

Тем временем с вахты вышла еще одна мамка. Но Хряк был уже на стреме — сразу же, не давая опомниться, подхватил, и она покорно поплелась к бараку, всхлипывая и причитая…

Источник: azbyka.ru

Источник